Для любопытствующих - мифология Петербурга.
читать дальше Миф, легенда и предание в эпике нового времени.
Роман А. Белого "Петербург".
Часть исследователей считает, что мифологию человечество создаёт только на архаической стадии своего развития, а современное мифотворчество - группы людей или какого-либо одного писателя - собственно, не является мифотворчеством как таковым. Большая же часть исследователей сходится во мнении, что культуре нового времени свойственно мифотворчество (особенно это заметно на примере литературы XX века) - пусть и не совсем такое, как архаичное, но, тем не менее, вполне приемлющее название мифологии.
Мне бы хотелось рассмотреть, каким образом мифология, сложившаяся сначала в устном фольклоре, а затем отразившаяся в литературе, так называемая "мифология" Петербурга, отразилась в символистском романе Андрея Белого "Петербург". За всего 300 лет существования Санкт-Петербург "выстроил" вокруг себя разветвлённую систему разнообразных легенд и сказаний, связанных с рождением города и его разрушением (космогонический и эсхатологический мифы) и включивших в себя элементы христианской религии (в частности, образы Христа и Антихриста). История Петербурга неотделима от петербургской мифологии. Долгое время эта мифология существовала лишь в устном виде, пока в XIX веке не стала устойчивой темой литературы - вспомним, например, Петербург А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского. С тех пор многие писатели затрагивали в своих произведениях тему Петербурга и связанных с ним мифов, и, разумеется, символисты не могли обойти эту тему - ведь миф символичен.
Уже сами обстоятельства основания Петербурга - не его стихийное рождение, а результат волевого акта сильной личности; место строительства - болото; сама личность Петра I, считавшегося в народе царём-Антихристом; его деятельность, изменившая быт всей России и повернувшая страну на западный путь развития - всё это привело к тому, что Санкт-Петербург с самого начала стал восприниматься как "западный", "европейский", "нерусский" город. Считалось, что этот город проклят (да и место его основания подкрепляло эту точку зрения) и будет непременно разрушен. Частые наводнения служили лишь подтверждением этот мнения. Образ Петербурга неразрывно связан с образом его основателя - Пётр I и, затем, Медный всадник стал олицетворять дух города. Один из литературных источников романа "Петербург" - это "Медный всадник" А.С. Пушкина. Медный всадник появляется на страницах романа таинственным и грозным призраком: "Пустовала вся площадь.
В этот час полуночи на скалу упали и звякнули металлические копыта; конь зафыркал ноздрёй в раскалённый туман; медное очертание Всадника теперь отделилось от конского крупа, а звенящая шпора нетерпеливо царапнула конский бок, чтобы конь слетел со скалы.
И конь слетел со скалы.
По камням понеслось тяжелозвонкое цоканье - через мост: к островам. Пролетел в туман Медный Всадник; у него в глазах была - зеленоватая глубина; мускулы металлических рук - распрямились, напружинились; и рванулось медное темя; на булыжники конские обрывались копыта, на стремительных, на ослепительных дугах; конский рот разорвался в оглушительном ржании, напоминающем свистки паровоза; густой пар из ноздрей обдал улицу световым кипятком; встречные кони, фыркая, зашарахались в ужасе; а прохожие в ужасе закрывали глаза" [1. С. 301].
Медный всадник - грозный дух города и, одновременно - Всадник Апокалипсиса (дух проклятого города, царь-Антихрист). Его появление - признак близящегося Страшного Суда (кстати, одноимённая глава есть в романе), смерти, сумасшествия (вспомним сумасшедшего Евгения и Александра Ивановича Дудкина, который так же сойдёт с ума, увидев Всадника). Он - тот, кто губит без возврата. Это фраза несколько раз встречается в романе (так же называется и одна из глав) - голос Всадника слышит и Александр Иванович, и Николай Аполлонович: "…теперь же зыбкая полутень покрывала Всадниково лицо; и металл лица двусмысленно улыбался.
Вдруг тучи разорвались, и зелёным дымком распавшейся меди закурились под месяцем облака… На мгновение всё вспыхнуло: воды, крыши, граниты; вспыхнуло - Всадниково лицо, меднолавровый венец; много тысяч металла свисало с матово зеленеющих плеч медноглавой громады; фосфорически заблистали и литое лицо, и венец, зелёный от времени, и простёртая повелительно прямо в сторону Николая Аполлоновича многосотпудовая рука; в медных впадинах глаз зеленели медные мысли; и казалось: рука шевельнётся (протрезвонят о локоть плаща тяжёлые складки), металлические копыта с громким грохотом упадут на скалу и раздастся на весь Петербург гранит раздробляющий голос:
- Да, да, да…
- Это - я…
- Я гублю без возврата" [1. С. 214-215].
История превращается в дурную бесконечность повторяющих друг друга явлений - так и "пролившийся металлом" в жилы Дудкина Всадник оживает в нём, но уже в виде карикатуры и пародии, когда в конце седьмой главы Александр Иванович сходит с ума, убивает Липпанченко и принимает довольно странную позу: убийца, с побелевшим лицом и чёрными петровскими усиками, садится верхом на убитого и простирает вперёд правую руку, сживая в ней окровавленные ножницы (орудие убийства). Его поза комически повторяет позу Медного всадника. Время, о котором рассказано в романе, - завершение эпохи, начатой петровскими реформами, преддверие революций, эпоха взрывов и потрясений. Близится Страшный Суд, сумасшествие - его предвестник, как и явление Всадника, и страшный ночной разговор Дудкина с оборотнем Шишнарфне, одной из вариаций образа Дьявола.
(Впрочем, необходимо заметить, что образ Петра двоится, как и образ созданного им города, о чём ниже. С одной стороны, Пётр Первый - это царь-Антихрист, но, одновременно, он творец, "демиург" нового города, новой эпохи, нового мира - об этом тоже не следует забывать).
Медный всадник оживает, материализуется всегда ночью, в призрачном свете луны. Кстати говоря, лунный неясный свет освещает Петербург в романе гораздо чаще, чем солнце. Мертвенный фосфорический блеск луны сопровождает читателя на протяжении всего повествования. Город приобретает фантастические, призрачные очертания, становится городом-мифом, городом-иллюзией, он есть или его нет - неизвестно. Мерцающий город-призрак, скрытый в тумане днём и дрожащем свете луны ночью.
"Петербург, Петербург!
Осаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты - мучитель жестокосердный: но ты - непокойный призрак: ты, бывало, года на меня нападал; бегал и я на твоих ужасных проспектах, чтоб с разбега влететь вот на этот блистающий мост…" [1. С. 214].
Город на Неве изображён как город, всё больше погружающийся в бездну, в нижний, подземный мир: "Принизились острова; принизились земли; и принизились здания; казалось - опустятся воды, и хлынет из них в этот миг: глубина, зеленоватая муть…" [1. С. 19]. "Для Русской империи Петербург - характернейший пунктик <…> Столичный наш город, весьма украшенный памятниками, принадлежит и к стране загробного мира" [1. С. 295]. Повторяющиеся образы теней, туманов подчёркивают причастность Петербурга к загробному миру (туман - постоянный атрибут подземного царства в германской мифологии).
Город на протяжении романа не единожды сравнивается с призраком, с неясным видением. "Петербург - это сон", - первая фраза главы, названной "Будешь ты, как безумный". Этот город губит (без возврата, о чём уже говорил его дух), он сводит с ума (судьба Александра Ивановича). "Нравственная "ущербность" города, его скрытая инфернальность, его способность деформировать личность, превращая её в орудие действий "потусторонних" сил, выдвинута в романе на первый план" [4. С.617].
Петербург в романе - точка схождения двух пространств, пространства исторически-конкретного, обыденной реальности, быта и потустороннего мира призраков, видений, бездны, таинственного бытия. Город живёт двойной жизнью, у него - два лика. Взаимодействие черт реальных и воображаемых, исторически-конкретных и потусторонних - главная особенность поэтики "Петербурга". Петербург для А. Белого - не только образ конкретного города, сколько обобщённый символ, символ грандиозных противоречий, во власти которых оказался человеческий род (это и противостояние Востока и Запада, государственной власти и народа (в романе - центр города и острова), противостояние крайнего индивидуализма и необходимости жить в социуме… Ряд противоречий, думается, можно множить). "Следовало бы сказать, что в романе Белого образно воплощена тотальность закона отчуждения людей от собственной человеческой природы - и в этом смысле "Петербург" предвосхищает произведения Ф. Кафки, Д. Джойса, с которыми, как правило, связывают новые пути европейской прозы" [6. С. 212]. Кризис эпохи ощущают все герои романа, сообразно ему они строят своё мировоззрение: Александр Иванович Дудкин, террорист, предваряя мифы XX века (от фашистских до левоэкстремистских) развивал "парадоксальнейшую теорию о необходимости разрушить культуру, потому что период историей изжитого гуманизма закончен и культурная история стоит перед нами, как выветренный трухляк…" [1. С. 292].
Единственное светлое явление в романе - это призрак Христа, возникающий как антагонист и антипод грозного Медного всадника. Некий "печальный и длинный", одетый в белое домино (перекличка с образом Христа из поэмы Блока "Двенадцать", своим появлением он привносит в душу героев тихую грусть и успокоение. В романе он выступает как символ любви, сострадания и жизни. Христос и Всадник словно ведут невидимую борьбу за души обитателей Петербурга - даже появляются они почти одновременно. Когда Софья Петровна возвращалась с бала в доме Цукатовых, её встретил и усадил в пролетку некто "печальный и длинный":
"- Ну, да кто же вы?
- Вы все отрекаетесь от меня: я за всеми вами хожу. Отрекаетесь, а потом призываете…
Софья Петровна Лихутина тут на миг поняла, что такое пред ней: слёзы сжали ей горло; она хотела припасть к этим тонким ногам и руками своими обвиться вкруг тонких колен неизвестного, но в это мгновение прозаически загремела пролетка и сутулый, заспанный Ванька вдвинулся в светлый свет фонаря" [1. С. 173].
А затем ей мерещится, будто её настигает Медный Всадник: "И когда она обернулась, ей представилось зрелище: абрис Мощного Всадника… Там - две конских ноздри проницали, пылая, туман раскалённым столбом.
То её настигала медновенчанная Смерть" [1. С. 174].
Так было и с Александром Ивановичем Дудкиным, возвращавшимся ночью к себе: у ворот его встречает тот же "печальный и длинный", бросивший на него "невыразимый, всевидящий взгляд", и сразу после этой встречи на чердак к Дудкину является Медный всадник. Люди тянутся к "печальному и длинному", но, однако же, находятся во власти Медного всадника: призрак Христа проигрывает битву за души людей, населяющих Петербург, Медный всадник остаётся хозяином города. Однако в эпилоге романа содержится намёк на возможность для героев измениться внутренне (что характерно, это напрямую связано с переменой места жительства: Николай Аполлонович уезжает в Египет, а Аполлон Аполлонович - в родовое имение. Они покидают проклятый город).
"...Белый создаёт в своём романе сложную и разветвлённую мифологию города, где подлинная история, как и во всякой мифологии, является лишь исходным моментом и подспорьем, но не прагматической основой. Роман Белого и есть в условном плане литературный миф о Петербурге, едва ли не самый грандиозный из всех литературных мифов, созданных на русском языке" [3. С. 307].
Помимо петербургской мифологии в романе есть намёки на античные мифы. Вспомним имя одного из главных героев романа - Аполлон Аполлонович. Это имя является достаточно необычным для русской традиции и потому должно быть связано с именем бога Аполлона. Аполлон (бог) призван гармонизировать хаос музыкой, сенатор Аполлон Аполлонович - властью бюрократического принуждения. Однако планы сенатора рушатся, страна волнуется в преддверии революции 1905 года, на самого Аполлона Аполлоновича совершается покушение, после чего он вынужден выйти в отставку. Торжествует хаос, гармонии нет в современном мире. (В рамках христианских аллюзий, о которых было сказано выше, - торжествует Всадник смерти, Антихрист, Дьявол).
Космогонические образы и ассоциации в "Петербурге" очень значительны. Особенно примечательна в этом смысле глава "Страшный Суд": Николай Аполлонович засыпает над "сардинницей ужасного содержания" (над бомбой), и его посещает ряд видений: "В центре этого ореола какой-то морщинистый лик разъял свои губы с хроническим видом; преподобный монгол вошёл в пёструю комнату; и за ним провеяли тысячелетние ветерки.
В первое мгновение Николай Аполлонович Аблеухов подумал, что под видом монгольского предка, Аб-Лая, к нему пожаловал Хронос (вот что таилось в нём)!<...>
И Николай Аполлонович вспомнил: он - старый туранец - воплощался многое множество раз; воплотился и ныне: в кровь и плоть столбового дворянства Российской империи, чтоб исполнить одну стародавнюю, заповедную цель: расшатать все устои; в испорченной крови арийской должен был разгореться Старинный Дракон и всё пожрать пламенем…" [1. С. 236]. Образ Дракона как мировой силы, противостоящей благому божественному началу, восходит к Апокалипсису.
Николай Аполлонович, связанный собственным обещанием и принуждаемый шантажом, должен бросить бомбу в своего отца. Отцеубийство уподобляется богоубийству, оно становится символом уничтожения всей вселенной.
"…а уж Сатурном, родителем, Николай Аполлонович был сброшен в безмерность <…>
На исходе четвёртого царства он был на земле: меч Сатурна тогда повисал неистекшей грозою; рушился материк Атлантиды: Николай Аполлонович, Атлант, был развратным чудовищем (земля под ним не держалась - опустилась под воды); после был он в Китае: Аполлон Аполлонович, богдыхан, повелел Николаю Аполлоновичу перерезать многие тысячи (что и было исполнено); и в сравнительно недавнее время, как на Русь повалили тысячи тамерлановых всадников, Николай Аполлонович прискакал в эту Русь на своём степном скакуне; после он воплотился в кровь русского дворянина; и принялся за старое: и как некогда он перерезал там тысячи, так он нынче хотел разорвать: бросить бомбу в отца; бросить бомбу в самое быстротекущее время" [1. С. 238]. Его отец, Аполлон Аполлонович, ассоциируется с Сатурном, Хроносом, свергнувшим отца и пожирающим собственных детей. Николай Аполлонович собирается бросить бомбу в своего отца; с Хроносом связывались представления о золотом веке и абсолютном времени - следовательно, Николай Аполлонович собирается взорвать золотой век, гармонию, само время. Это подводит нас к тому, о чём сказано выше, - наступила эпоха слома, взрывов и потрясений, гармонии больше нет. Наступил Страшный Суд.
В романе А. Белого мифология современного времени (мифология Петербурга), религия и античные мифы сплетаются в тугой клубок смыслов и образов, необычайно ёмких и многозначных по содержанию, делая "Петербург" неповторимым шедевром Серебряного века
Список использованной литературы
1. Белый А. Петербург, Л., 1981.
2. Бердяев Н.А. Астральный роман // Бердяев Н.А. Кризис искусства, М., 1990. С. 36-47.
3. Долгополов Л. Андрей Белый и его роман "Петербург", Л., 1988.
4. Долгополов Л. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого "Петербург" // Белый А. Петербург, Л., 1981. С. 525-624.
5. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры, СПб, 2002. С. 208-220.
6. Пискунов В. "Второе пространство" романа А. Белого "Петербург" // А. Белый. Проблемы творчества, М., 1988. С. 193-214.
7. Топоров В.Н. Из истории петербургского аполлинизма: его золотые дни и его крушение // Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы, СПб, 2003. С. 119-262.