День весеннего равноденствия подарил мне нереальную бодрость после 3 часов сна и ощущение чужих аур на себе, как лёгкий шарфик, на шее и груди, после пробуждения. На границе сна и яви я даже их трогал и ими обматывался. Так вышло, что рассвет Остары я застал бодрствующим, а потом заснул, но совсем ненадолго.

За ночь я проглотил ещё одну книжку про фейри.
Мария Гуцол "Осенняя жатва". Очень вкусное чтение, мистическое, переполненное загадочным туманом и щемящим волшебством дивного народа. Аннотация на сайте, где я читал, позабавила: "Рэй Керринджер называют охотником на фей. Она возвращает домой похищенных детей, умеет выслеживать существ с Другой стороны, знает дорогу в полые холмы через туман Границы. 16+ В книге присутствует алкоголь, табак и мордобой". Начинается книга как сборник мистических детективов, одна история за другой и все они - так или иначе про фейри и людей, ими отмеченных. В книге много курят, в меру пьют и едят вредную еду, особенно главная героиня - и это мне пришлось по душе, как почти всегда. Вообще главная героиня, охотница, сама отмеченная Другой Стороной (мне определённо нравится, как в этом тексте называют измерение фейри), вызывает самую искреннюю симпатию, как умный и интересный персонаж, очень сильная личность, со своими не видными на первый взгляд слабыми местами. Объёмный, хорошо выписанный образ.
Не сразу, но читатель видит, что все главы и истории книги вплетаются в один общий сюжет. Сами фейри тоже появляются как персонажи, чем дальше, тем больше, и глаз от них, как обычно, не отвести. В какой-то момент читатель вдруг понимает, что, кроме лихо закрученного детектива и мистики, перед ним - история любви фейри и человеческой женщины. Мне очень понравилось, как к этому подведено, до последнего не видишь очевидного, не понимаешь, благодаря точке зрения героини, конечно, которая и сама эти мысли гонит от себя, как страшные и недопустимые. Зато когда понимание приходит, текст сразу расцвечивается другими смыслами, дополнительными акцентами, которые хоть и не меняют всё с ног на голову, но делают всё совсем другим.
Героиня точно знает, что любить фейри нельзя, потому что платой за такую любовь станет её жизнь среди людей, потеря близких и она сама как человек.
Мне очень нравится сильная, до одержимости, любовь фейри. И то, что у него длинные рыжие волосы, тоже навело меня на всякое мысли и настроило на романтический лад. Люблю переклички.

Большой кусок текста, мой любимый эпизод, единственный такой за всю книгу. Романтика)"В дверь позвонили. Хриплая трель заставила Керринджер выпустить тряпку и чуть не опрокинуть чашку. Медленно она вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Стрелка на кухонных часах приближалась к одиннадцати вечера.
Осторожно, почти крадучись Рэй двинулась к двери. В прихожей подхватила с тумбочки револьвер и сразу почувствовала себя увереннее. Взвела курок.
— Кто? — голос прозвучал сдавленно, и Рэй закашлялась, пытаясь прочистить горло.
— Я.
Дверь приоткрылась, хотя Керринджер точно помнила, что закрыла ее на защелку. Она резко толкнула ее босой ногой, одновременно вскидывая револьвер.
Мужчина на лестнице поднял руку, словно пытаясь заслониться.
— Я не выдержу седьмой пули, Рэйе.
Вначале она его не узнала. Запавшие глаза, под ними тени, губы сжаты, их линия похожа на шрам, словно каждый шаг давался ему болью.
Впрочем, наверное, так оно и было. Медленно Рэй опустила револьвер. Выдохнула:
— Ты.
— Я могу войти? — Кертхана, Король-Охотник, предводитель Дикой Охоты переступил с ноги на ногу. Даже в скудном свете единственной тусклой лампочки на дверью Керринджер видела, что под распахнутой курткой футболка на груди пропитана темным.
Не совсем соображая, что делает, она опустила оружие и посторонилась, пропуская сида в квартиру.
Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть макушкой притолоку. На пороге он споткнулся, скосил глаза на гроздь ягод рябины, прибитую к дверному косяку гвоздем из холодного железа, и криво усмехнулся.
— Положи револьвер, — голос Охотника звучал бесконечно устало.
— Зачем ты пришел? — оружие оттягивало руку, ладонь вспотела, но без него было бы хуже.
Она жадно вглядывалась в знакомые до рези черты, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Раненый, измученный, в медных волосах поблескивают редкие серебряные нити. Такого Охотника Рэй не могла ненавидеть. И бояться тоже не могла.
— Чтобы просить тебя о помощи, — в голосе сида звучала насмешка и горечь. — Мои раны может врачевать только та рука, которая их нанесла.
Осторожно Керринджер отложила револьвер. Сказала:
— Я не знала.
— У меня есть свои гейсы. Сейчас плохое время, чтобы их нарушать.
Он пошатнулся, оперся на стену и добавил:
— Я бы не пришел к тебе. Но холодное железо сильнее моих чар. Даже моих чар. Те, кто научил вас его ковать, знали, что делали. Одна пуля застряла, нужно вытащить.
Рэй зло взъерошила волосы пальцами. Нужно было что-то решать. Она прикрыла глаза, решаясь. Потом сказала резко:
— Снимай куртку и пошли.
В ванной у нее лежала большая хорошая аптечка. Хватило бы на маленький полевой госпиталь. И как вытаскивать пули, она знала. В теории. И не из грудной клетки. Плечо болело, правая рука слушалась с трудом, и это было плохо. Керринджер разве что стреляла с левой хорошо. И била неплохо.
Яркий холодный свет лампы дневного света в ванной заставил Охотника поморщиться. Он присел на край стиральной машинки и нахмурился, разглядывая Рэй. Кивком указал на ее распухшую скулу:
— Мне это не нравится.
— А уж мне-то как, — хмыкнула она. Закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться.
— Ты меня не убьешь, Рэйе. Просто вытащи пулю.
Рэйе. Она думала, что навсегда оставила это имя на Другой стороне. Что навсегда оставила его Королю-Охотнику. Видимо, так и получилось.
— Говорят, когда вытаскивают пули, люди дергаются, — проговорила Керринджер. Она понятия не имела, где и как это можно сделать в тесноте квартиры.
— Люди, — жесткие губы снова тронула едва заметная улыбка. Он прижался затылком к кафельной стене, прикрыл глаза. — Это очень больно, Рэйе. Хуже уже не будет.
Она стиснула зубы. Вспомнила, как расплывалось кровавое пятно по охряной рубахе. Выложила рядом с Охотником стерильный хирургический зажим, вату, шовный материал, салфетки и бутылку с антисептиком. Бутылка упала в щель между стиральной машинкой и стеной, Рэй пришлось присесть на корточки, чтобы ее достать. Когда она снова поставила ее на стиральную машинку, руки дрожали.
Охотник перехватил ее ладони сильными горячими пальцами, сжал. Покачал головой, глядя на Керринджер, улыбнулся ей грустно. В черных глазах под рыжеватыми ресницами была ветреная октябрьская ночь.
Рэй высвободила руки почти нехотя. Имя Охотника крутилось у нее на языке, требовало быть произнесенным, она стиснула зубы.
— Я смогу остановить кровь и стянуть раны, если ты вытащишь пулю, — проговорил сид, и женщина отчетливо видела, с каким трудом ему дается самообладание.
— На чары не распространяется действие гейса? — спросила она скорее просто для того, чтобы не молчать.
— Это же не руки. Твой отец пьет и виски, и пиво, и джин.
— Откуда ты, к чертовой матери, знаешь, что пьет мой отец?
— Я знаю, откуда у него этот гейс, — Охотник потянул с себя окровавленную футболку. Рэй поморщилась, глядя, как он отдирает присохшую ткань от груди. А на спине все еще хуже, выходные отверстия должны были изрешетить ее в лохмотья.
Вид схватившихся коричневой коркой, воспаленных ран, сочащейся из них сукровицы подействовал на Керринджер отрезвляюще. Руки все еще дрожали, но с этим она ничего не могла сделать.
— Это надо промыть, — сказала Рэй.
— Делай, — Король-Охотник отшвырнул в угол изгаженную футболку, прижался затылком к стене. Лицо его было искажено гримасой боли, на скулах перекатывались желваки.
Запекшаяся корка отходила тяжело, антисептик смешивался с сукровицей и тек по груди и животу сида. Едва слышно гудела лампа. Молчание давило. Рэй нужно было думать о чем угодно, о гейсах, о холодном железе, об украденных детях, лишь бы не о ней самой и об Охотнике, и не о том, что она может сделать хуже. Куда уж тут хуже.
— Не бойся, — он словно угадал ее мысли. — Некоторые гейсы — не только запрет, но и обещание. Если мои раны суждено лечить только нанесшей их руке, то она их вылечит. Я дал тебе семь дней на Другой стороне, и за эти семь дней наш мир не возьмет над тобой власть, как бы там оно ни было.
— Ты псих, — сказала Керринджер уверенно. — Самый настоящий псих.
Едва слышно Король-Охотник рассмеялся. Из раны в середине груди потекла кровь. Рэй мельком подумала, что ее футболку тоже придется выкинуть, а ванную — долго отмывать, когда они закончат.
Пуля была там, застряла в грудине, хотя с двадцати метров должна была тоже пройти насквозь.
— Первую я попытался остановить чарами. Вышло плохо.
Застрявшая в грудине пуля — это куча раздробленных костей в раневом канале. И куча крови, если она туда полезет. Керринджер со вздохом натянула латексные перчатки, действуя скорее по памяти, чем действительно осознавая. Охотник следил за ней, приоткрыв глаза, и Рэй под его взглядом стало зябко. Чтобы не молчать, она спросила:
— Кто научил нас ковать холодное железо?
— Фоморы.
Кровь перестала сочиться, должно быть, он остановил ее чародейством. Это немного облегчало дело. Ковыряться в ранах пальцами Рэй никогда не казалось чем-то особенно вдохновляющим.
— Мы сражались с ними когда-то давно, — продолжал Охотник. Слова срывались с губ тяжело, голос его охрип от боли. — И люди тоже. Мы заперли их там, откуда они пришли, в ледяной Бездне. Лох-Тара — это дверь, Граница — замок на двери.
Он охнул и замолчал. Застонал едва слышно.
— Кажется, нашла, — Рэй потянулась за зажимом. Руки были в крови, она зубами разорвала стерильную упаковку корнцанга. Плечо свело болью, женщина потерла его подбородком.
— На Самайн Граница особенно тонка, а власть Бездны — велика, — снова заговорил Охотник. Кровь из раны почти перестала течь.
— Что это за дрянь такая? — пробормотала Керринджер почти себе под нос. Нащупать пулю зажимом оказалось еще сложнее, чем пальцем.
И когда наконец кусочек холодного железа выскользнул наружу, она брезгливо выбросила его в раковину и осела на пол, чувствуя, как от перенапряжения, подкашиваются колени. Стрелять было проще.
— Фоморы? — сид открыл глаза и сел прямо. Провел рукой по груди, размазывая по рельефной мускулатуре кровь, сукровицу и антисептик. — Не знаю. Даже я не знаю точно, хотя сражаюсь с ними, охочусь на них почти вечность. Они забирают тепло, и им всегда мало. Их дом — Бездна, а Бездну нельзя насытить.
Рэй мотнула головой, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Всего происходящего было для нее слишком много. Курт Манн, Том Лери, драка в переулке и вишенкой на торте — явление Короля-Охотника. Рехнуться можно.
Она прижала кровоостанавливающую салфетку к ране на груди, из которой снова сочилась кровь. Вскинула глаза на сида, и его имя само непрошено сорвалось с губ:
— Кертхана…
Он накрыл ее руку своей ладонью. Теперь, когда холодное железо перестало вытягивать из сида жизнь, в нем было больше от прежнего Короля-Охотника. Медленно Кертхана улыбнулся:
— Ох, Рэйе. Я согласен еще на шесть пуль, если ты будешь потом так прижимать руки к моей груди.
— Обойдешься, — огрызнулась Рэй, чувствуя, как заливает щеки мучительным румянцем. Та девчонка, которая смотрела восхищенными глазами на Короля, позволяла ему пальцами вытирать земляничные пятна с лица и вплетать в волосы лесные цветы, никуда не делась, и это было самое страшное. Керринджер попыталась отдернуть руку, но Охотник удержал. Она сказала:
— Нужно обработать остальные раны. Если моя рука может их вылечить.
Со вздохом Кертхана позволил ей отнять ладонь. И тут же перехватил руку, прижался на мгновенье губами к перчатке и сбитым костяшкам пальцев. Рэй резко вырвала руку.
— Ты псих. Давай сюда спину.
Король-Охотник попытался выпрямиться во весь рост и тут же уперся макушкой в потолок. Тихо пробормотал какое-то ругательство. И опустился на колени спиной к Рэй, перебросил на грудь толстую рыжую косу, спросил, не поворачивая головы:
— Так подойдет?
— Вполне.
Выходные рваные раны стягивались прямо у нее под пальцами. Но даже несмотря на это, Керринджер пришлось потратить весь антисептик из аптечки. Кертхана терпел молча, только иногда сильные плечи вздрагивали от боли. Наконец Рэй сказала:
— Я дам тебе футболку. Они большие, должны подойти.
— Лучше воды налей. Или не воды.
— Кофе? Виски? Чая нет, — Рэй содрала с рук окровавленные латексные перчатки, швырнула их в раковину, растерла ладонями лицо. Задела скулу, зашипела от боли.
— Кто это сделал? — спросил Кертхана через плечо.
— Парень со сломанным носом и парень с разбитой башкой, — устало отозвалась Керринджер и осторожно протиснулась мимо Охотника. В спину ей полетел короткий смешок сида.
Автоматически Рэй включила чайник, чтобы залить кипятком растворимый кофе, потом вспомнила про последнюю бутылку пива в холодильнике. Ячмень лучше, чем та дрянь, из которой делают дешевый кофе. Она привычно открыла бутылку, поставила на стол. Достала бекон и хлеб. Больше в холодильнике не было ничего. Кертхана придвинул себе единственную табуретку, сел, подпер подбородок локтем. Рэй поставила перед ним тарелку с бутербродами:
— Меняю хлеб на ответы.
Сид ухмыльнулся, придвинул к себе пиво, надолго припал к горлышку бутылки. Керринджер смотрела, как он пьет, как двигается кадык на шее, потом отвела глаза.
— Каких ответов ты хочешь? — Охотник отставил пиво и потянулся за беконом.
— Что это была за тварь, которую ты убил на красном поле? Еще одна такая приходила сюда.
— Я знаю, — Кертхана нахмурился. — Их рождает Бездна там, где соприкасается с Границей.
— Ладно, — Рэй снова потерла лицо ладонью. — И убить их можно только вашим оружием?
— Да, — с видимым наслаждением Охотник вгрызся в бутерброд. Прожевал, добавил: — Хотя с солью вы славно придумали.
— А жертвоприношения? — она присела на краешек стола, взяла свой остывший кофе. Не потому, что ей хотелось кофе, а чтобы занять руки.
— Некоторые люди служат фоморам. Не знаю, ради каких посулов. Вы, приемные дети обоих миров, ваша кровь — ключ к замку.
— Зачем, — Рэй вздохнула и в упор взглянула на Короля-Охотника, — зачем ты заставил моего отца сражаться с Гвинором?
— Потому что он сам выбрал такую судьбу, — Кертхана смотрел спокойно и, кажется, с грустью. — Очень давно. Сражаться там, где можно просить. Спроси его. Это не моя история.
— Черт вас всех дери, — Керринджер устало оперлась спиной на стену. — Хоть бы кто-то дал себе труд не говорить гребаными ребусами!
Охотник развел руками. И подхватил с тарелки еще один бутерброд. Рэй с тоской подумала, что этот бекон вообще-то мог стать ее завтраком.
Человеческая пища шла Кертхане на пользу, по крайней мере, он перестал казаться болезненно-бледным, буря в темных глазах поутихла. Он поймал ее взгляд и усмехнулся:
— Раньше с тобой было проще, Рэйе.
— Раньше у меня не было револьвера, — она вернула ему усмешку. Вышло криво.
— Не в том дело, — Охотник потянулся к ней рукой через стол, почти дотронулся пальцами щеки. — Я могу залечить это.
— Себя лечи. Мне завтра показывать рожу в полиции, — Керринджер отстранилась. Это было даже не прикосновение, скорее его призрак, но у нее по спине все равно пробежали мурашки. — Тогда в чем?
— Ребенку хочется плести косы и учить охотиться с соколами. С женщиной — лечь.
— Ты сейчас договоришься до седьмой пули, — Рэй спрыгнула со стола, обошла его и встала напротив Охотника, скрестила руки на груди.
— А ты дашь мне за нее виру, такую, как я назову?
— Рехнулся? Только что помирал! — она отступила на шаг. Керринджер отчетливо помнила, какие сильные у Охотника руки, как он прижимал ее к себе, когда они неслись в Дикой Охоте над Байлем, и как все в ней заходилось от восторга.
Кертхана провел рукой по груди, по свежим розовым шрамам. Только та дырка, из которой Рэй вытаскивала пулю, еще не затянулась до конца. Сказал:
— Если велишь уходить — уйду.
И что-то было в этих словах такое, что у Рэй болезненно заныло в груди. Потом она вспомнила — тонкие белые руки полощут в речной воде рубаху, от нее расходятся красные круги, и ей стало зябко, она обхватила себя руками за плечи. И неожиданно сказала:
— Я устала от этого сумасшествия. Вздрагивать от рогов Охоты, бояться тебя, бояться Другой стороны, стричь волосы, потому что никто в них больше не будет вплетать цветы…
Керринджер стиснула пальцы, надеясь хоть так удержать себя в руках, и чувствуя, как с треском рушатся все заслоны, которые она строила внутри себя целых четырнадцать лет.
Одним текучим движением Кертхана поднялся на ноги. Обнял Рэй за плечи, сказал тихо:
— Я пришел к тебе раненным и побежденным. Ты видела мою слабость, а слабость Короля стоит дорого. Не бойся. — И добавил с неожиданным смешком: — Не хочешь давать виру, возьми трофей.
— Какой же ты псих, — Рэй вскинула голову, чтобы видеть его лицо. Лицо, которое снилось ей каждый Самайн. От желания закатить оплеуху у нее зачесались ладони. Вместо этого Рэй неожиданно для себя впилась злым, жестким поцелуем в губы сида.
Это было невозможно, неправильно, но одновременно — единственно верно. Кертхана ответил мягко, с какой-то щемящей, обезоруживающей нежностью, и сопротивляться этой нежности было гораздо сложнее, чем любому натиску. Руки Рэй словно по собственной воле скользили по рытвинам шрамов на спине.
Охотник отстранился. Глянул на нее сверху вниз, пряча озорные искры в черноте глаз, и снова припал губами к губам.
У него были сильные руки, горячее тело, Рэй целовала его жадно, запрокинув голову, зажмурившись почти до рези. Кертхана мягко толкнул ее к выходу из кухни. Керринджер выдохнула ему куда-то в шею:
— Потолок… Береги голову.
Потом они рухнули на разобранную постель, и для Рэй весь мир сжался до золотых искр в темных глазах Короля-Охотника, его тяжелого дыхания, его рук, его губ, его шепота, его настойчивого тела".

Не очень мне понравилась финальная заварушка и то, как описан был фомор (да и само присутствие фомора тоже, если честно!). Финальная заварушка была слишком шаблонно-фэнтезийной, но я понимаю, что для композиции произведения нужно было что-то такое. Да и вообще всё классически, это я разбаловался и всегда хочу неформат, но большинству читателей неформат бы не понравился, а книга издавалась на бумаге. С фомором, несмотря на то, что я не одобряю его поступки очень сильно, я ощутил некое эзотерическое родство (ещё этого мне не хватало). В смысле как с существом ледяной Бездны, там описанной (от описанного ужаса на меня повеяло ощущением вовсе не ужаса, а чем-то родным, поэтому эффект воздействия на меня как читателя вышел совсем не тот). Но фомора, если что, мне совсем не жаль, вёл себя как мудило (ужасно не люблю, когда фейри обижают).

А вот самая концовка мне понравилась и согрела
Книгу очень рекомендую.